Что почитать о Кабакове

Карл Аймермахер — известный в России немецкий славист, чьи труды в основном посвящены русским формалистам. Аймермахер начал заниматься русским искусством во второй половине 1960-х годов. Именно в этот период он узнал о существовании альтернативного искусства в Москве и сблизился со многими независимыми художниками. В своей книге Аймермахер дает панорамный взгляд на жизнь неофициальной художественной среды. Большая часть этих текстов была переработана в 1995 году, отсюда и несколько отстраненный научный подход к предмету изучения. Такие художники, как Илья Кабаков, с точки зрения Аймермахера, сформировались в условиях настоящего культурного вакуума. Этим и обусловлена известная герметичность их произведений. Книга позволяет посмотреть на художника со стороны — определить его место на карте «другого» искусства среди многочисленных слухов, легенд и мифов. Исследователь называет Кабакова лидером московской школы, который в 1960–1970-е оказывал сильное влияние на Виктора Пивоварова, Эрика Булатова, Андрея Монастырского и других. Больше всего Аймермахера интересует интенсивный художественный поиск, который в конце концов привел Кабакова к изучению повседневного сознания среднего homo soveticus.

Карл Аймермахер. От единства к многообразию. Разыскания в области другого искусства 1950–1980-х годов. М.: РГГУ, 2004 

Художественный критик и теоретик Виктор Агамов-Тупицын и его жена Маргарита Мастеркова-Тупицына считаются проводниками русского искусства на Западе. Они покинули СССР после разгрома «Бульдозерной выставки» в 1974 году и начали последовательно заниматься продвижением неофициальных художников в США. В частности, Маргарита — автор первой статьи об Илье Кабакове, вышедшей в западной прессе. Беседы Виктора с художником отличаются от диалогов с Борисом Гройсом или Иосифом Бакштейном (см. ниже). Те в основном построены вокруг воспоминаний, предчувствий и озарений, которыми жили художники круга Кабакова. Тупицын же разговаривает с ним лишь об искусстве — прошлое интересует его как часть тотального проекта, породившего коммунальную эстетику, благодаря которой художник прославился на Западе. Для Кабакова подобные беседы становятся еще одним способом пересоздания себя для вечности — вероятно, этим обусловлена афористичность его ответов: «Все, что человек сказал, — коммунальный текст, и с ним я могу обращаться как с мусором».

Виктор Тупицын. Глазное яблоко раздора: беседы с Ильей Кабаковым. М.: Новое литературное обозрение, 2006

Илья Кабаков из тех художников, для кого основным предметом рефлексии стал собственный статус в художественной среде. Он более болезненно, чем многие его соратники, воспринимал свое двойственное положение в системе искусства. Отсюда и бесконечные попытки осмыслить и преодолеть способ мышления неофициального художника, вынужденного творить в сыром подвале, «где за день вырастал большой белый противный гриб возле ножки стула». Записки Кабакова мало походят на привычные мемуары, посвященные подпольной художественной жизни в СССР. Возможно, потому, что историю успехов и провалов он рассматривает сквозь опыт поражения. 1960-е были для него временем надежд и мечтаний. В этот период Кабаков говорит о себе и товарищах как об «особом племени людей», разговоры которых касались лишь художественных или поэтических проблем. 1970-е, напротив, пронизаны ощущением безысходности и ужаса. Надежды на мифический Запад не оправдались, попытки выйти из подполья и бороться за легитимное существование обернулись разочарованием. По крайней мере так казалось Кабакову в 1983 году, когда он работал над книгой. В это время миф о художественном содружестве с кутежами и танцами еще не оформился, и во многом именно Кабаков стал его творцом. Мифологизация была для художника не только одним из основных приемов, но способом думать о мире и о своем месте в нем.

Илья Кабаков. 60–70-е… Записки о неофициальной жизни в Москве. М.: Новое литературное обозрение, 2008

Беседа Ильи Кабакова с Борисом Гройсом начинается там, где заканчиваются мемуары — с обсуждения темы ужаса. «Я боюсь так многого, что оно образует целую энциклопедию страха», — признается художник. Это по-своему удивительный опыт самонаблюдения. Мы привыкли описывать драму неофициальных художников как противостояние маленькой личной правды и большой истории, но эта концептуальная рамка уже давно требует пересмотра. В разговоре с Гройсом Кабаков, может быть, впервые формулирует различия между художником, для которого опыт ускользания от взгляда империи был ведущей стратегией, и человеком, сформированным все той же системой. Он рассказывает о «репрессивном мире детского общежития», страхе перед начальством, условными другими, способными сделать с маленьким человеком все что угодно, а также об образе жизни неофициального художника, который выглядит как нормальный советский гражданин. Практически каждая беседа сводится к попытке разобраться в отношениях с историей и порожденными ею чудовищами, в том числе в пространстве искусства, которое художник воспринимает как своего рода убежище («Музей и вся культура для меня являются полем бессмертия. И культура для меня — это зона бесстрашия»).

Илья Кабаков, Борис Гройс. Диалоги. Вологда: Библиотека московского концептуализма Германа Титова, 2010

Еще один сборник бесед. На этот раз с философом Михаилом Эпштейном, который в 2009 году проговорил с Ильей Кабаковым в Нью-Йорке три дня к ряду. В этот период художник сделался не очень общительным — функции коммуникатора взяла на себя жена Эмилия. Тем удивительнее, что в результате на свет появилась, пожалуй, самая откровенная из всех книг о его жизни. Эпштейн определяет ее как лирическую энциклопедию, а себе отводит роль «слушателя и подстрекателя». Слово «каталог» в названии книги служит обманкой — вы не найдете здесь перечня произведений, выставок и наград. Речь идет скорее о каталогизировании жизненного опыта, попытке разложить ее на биограммы, письменные знаки жизни, которые Эпштейн и назначает единицей повествования. Среди них «Дети», «Дом», «Одиночество», «Призвание», то есть категории, отсылающие к личному опыту. Из художественных глав здесь разве что «Зритель» и «Произведение искусства», но куда любопытнее Кабаков рассказывает о комплексе неполноценности, приобретенном не в родительском доме, а в художественной школе («Сразу скажу, что с того момента, как я поступил в художественную школу, я ощутил себя полностью бездарным существом»), и детях («Я не понимаю вообще, что такое ребенок»). Этими откровениями книга и завораживает. В конце концов, где еще прочитаешь о том, как классик современного искусства спал в консерватории?

Илья Кабаков, Михаил Эпштейн. Каталог. Вологда: Библиотека московского концептуализма Германа Титова, 2010

Иосиф Бакштейн — выдающаяся фигура. Его усилиями круг московских концептуалистов приобрел известность за рубежом и стал своего рода брендом, с которым сегодня ассоциируется советское неофициальное искусство. В интервью, открывающем сборник, Бакштейн говорит, что стать влиятельным в художественной среде может лишь человек, обладающий «культурно-исторической вменяемостью». Именно с этой позиции он подходит ко всем рубежным моментам русского искусства, о которых рассказывает. Кабаков для него в первую очередь — пример карьерного успеха, возможно, один из самых показательных. Он создал новую модель художественного произведения, в которой комментарий играет более важную роль, чем изображение, — именно это и нужно было, по мнению Бакштейна, чтобы вырваться из «мифологизированного советского времени», в котором существовали практически все неофициальные художники. Среди текстов, посвященных Кабакову, есть несколько диалогов с участием художника и обобщающая статья о смыслах его произведений («Есть разница между тем, какой статус имел Илья Кабаков и Иосиф Бродский, и тем статусом, который есть у сегодняшних художников»).

Иосиф Бакштейн. Внутри картины. Статьи и диалоги о современном искусстве. М.: Новое литературное обозрение, 2015

Борис Гройс был первым теоретиком, который осмыслил московский романтический концептуализм как целостное явление. Искусство Ильи Кабакова он воспринимает как средоточие множества художественных стратегий концептуалистов. Вошедшие в сборник тексты документируют наиболее важный для художника процесс — непрерывный поиск собственного «Я» через всевозможные трансформации личности, в том числе превращение в вымышленных персонажей. Как верно замечает философ, в этом поиске проявляется в высшей степени рациональный характер искусства Кабакова. Проблема авторства волновала художника на всех этапах творческого пути. Отсюда и его стремление приписывать свои работы несуществующему среднему советскому художнику и другим маскам. Этой проблеме посвящен магистральный текст сборника — эссе «Художник как рассказчик». Также Гройс затрагивает тему мусора в искусстве Кабакова, анализирует образ мухи и интерес художника к «плохому искусству». Последний, по мнению философа, связан со специфическим положением неофициальных художников в 1970-е годы: «К началу 1970-х годов альтернативная советская история искусств все чаще начала рассматриваться как недоразумение». Отсюда и постоянно повторяющийся вопрос о месте художника, месте произведения искусства, месте зрителя в творчестве Кабакова.

Борис Гройс. Статьи о Кабакове. М.: Ад Маргинем, 2016

В 2018 году в Третьяковской галерее (а до того в галерее Тейт Модерн и в Эрмитаже) прошла ретроспективная выставка Ильи и Эмилии Кабаковых, которая охватила практически весь творческий путь художника — от вдохновленной Робертом Фальком живописи 1950-х годов до хрестоматийных тотальных инсталляций, приехавших в Москву со всего мира. Каталог также вобрал в себя шесть десятилетий из жизни Кабакова. На данный момент это одно из наиболее полных собраний его картин, рисунков, альбомов, скульптур и инсталляций, часть которых сделана вместе с женой Эмилией. Кроме того, это еще и прекрасная возможность познакомиться с текстами зарубежных специалистов по Кабакову, труды которых пока не переведены на русский язык. Например, куратор Роберт Сторр пишет здесь о персонажности искусства художника и созданном им образе маленького советского человека.

Илья и Эмилия Кабаковы. В будущее возьмут не всех: Каталог выставки. М.: Государственная Третьяковская галерея, 2018

Обложка: Илья Кабаков. Автопортрет. 1962 © Собрание Ильи и Эмилии Кабаковых