Изображения снега достаточно редко встречаются в истории искусства. В основном это североевропейская традиция, от Питера Брейгеля до Каспара Давида Фридриха. У старых мастеров снег как неотъемлемая часть зимнего пейзажа являлся фоном для повседневного течения деревенской жизни, катания на коньках или зашифрованных евангельских сцен.
В русском искусстве первой половины XIX века снег — редкий гость. Вспоминается лишь пейзаж Н.С. Крылова «Русская зима» (1827, ГРМ), художника круга А.Г. Венецианова. Зато передвижники на первой исторической выставке заявляют о самобытности русского пейзажа сразу двумя снежными шедеврами: «Грачи прилетели» А.К. Саврасова и «Оттепель» Ф.И. Васильева — обе 1871 года. Характерен при этом акцент на конце зимы — начале весны, переходном состоянии.
«— Это борозды? Это иней? Да это какие-то бесформенные скребки по грязному холсту! Где тут начало и конец, где верх и низ, где зад и перед?
— Гм… Возможно, возможно… Но зато здесь есть впечатление!»
Чем же так привлекал снег французских импрессионистов? Для Франции это явление достаточно экзотическое и мимолетное. Эти качества снежных эффектов совпадали с поиском свежих и неуловимо изменчивых переживаний, которые открывал для импрессионистов пленэрный метод работы. Снежная поверхность воспринималась ими во многом как своеобразный экран, на котором можно наблюдать игру цветных рефлексов и новые фактурные приемы — дробные мазки. Именно снег помог им увидеть и изобразить цветные тени, что привело к перевороту в визуальном восприятии. Разноцветные тени на снегу стали для импрессионистов первого поколения исследовательской лабораторией, в которой они открывали возможности контрастов дополнительных цветов. Снежная стихия совпала с основой их живописного метода, предполагавшего работу оттенками на корпусном белильном грунте без рисунка и подмалевка.
Русские импрессионисты до Грабаря — В.А. Серов («Зима в Абрамцеве. Церковь», этюд, 1886), К.А. Коровин («Зимой», 1894) и И.И. Левитан («Март», 1895) — каждый по-своему открывают снежную тему. Во многом опираясь на их пленэрные наблюдения, Грабарь начинает экспериментировать с эффектами снега. Среди впечатлений Грабаря невозможно также не упомянуть знаменитый снег, написанный В.И. Суриковым в картине «Боярыня Морозова» в 1887 году в канун зарождения русского импрессионизма. В этом же году была написана «Девочка с персиками» В.А. Серовым.
Ранним свидетельством открытия Грабарем снежного мотива крупным планом может служить этюд «Крыша со снегом» 1889 года, созданный еще до обучения в академии. Как известно, только в середине 1890-х годов художник открывает для себя французских импрессионистов, а также Сезанна, Гогена и Ван Гога в Париже.
В имении тетки художника Титово Калужской губернии Грабарь пишет свой первый снежный пейзаж «Сентябрьский снег» в 1903 году. Преждевременно, в сентябре, выпавший снег, преобразивший старинную ампирную усадьбу, вызывает у него остро пережитое чувство творческого обновления. Работа широкой щетинной кистью позволяет передать снежную поверхность обобщенно. Снег в этой работе во многом воспринимается как метафора «чистого листа». В этом же году Грабарь открывает для себя голубые тени на снегу в работе «Зимний вечер» (1903, ГРМ).
Решающим событием в обращении к живописной разработке снега стало появление Игоря Грабаря в подмосковном Дугино, имении Николая Мещерина, успешного промышленника и художника-любителя, который также увлек Грабаря фотографией.
Решающим событием в обращении к живописной разработке снега стало появление Игоря Грабаря в подмосковном Дугино, имении Николая Мещерина, успешного промышленника и художника-любителя, который также увлек Грабаря фотографией.
Грабарю сразу был предоставлен ямщик для работы на пленэре по прозвищу Мишутка Арбуз, которого он и запечатлел на полотне «Ямщик» (1904). В этой работе Грабарь выступает последователем аналогичных мотивов Коровина и Серова, выделяя два плана изображения. Передняя плоскость занята фигурой укутанного в шубу и явно недовольного долгим позированием ямщика, причем темный силуэт шубы разработан дополнительными оттенками. В глубине читается «укутанный» снегом деревенский пейзаж.
В Дугино и окрестностях были написаны самые знаменитые «снежные» работы Грабаря. Можно утверждать, что пик интереса к снежной теме у живописца и вершина его творческого пути совпадают в 1904 году. В этот период были созданы: в январе — «Белая зима. Грачиные гнезда», в феврале — варианты «Февральской лазури», затем — «Мартовский снег». В этот период Грабарь отходит от этюдного характера работ и стремится к созданию завершенных композиций, уникальность которых заключается в синтезе непосредственных пленэрных впечатлений и последовательной работы в технике дивизионизма, предполагающей длительную кропотливую проработку каждого фрагмента изображения. Таким образом, Грабарь перевоплощает мимолетные состояния природы в обобщенные живописные формулы.
Новаторство композиционного решения этих полотен заключается в выборе вертикального формата, ломающего традиционные устои пейзажного жанра, в котором преобладает горизонтальный и панорамный формат. Грабарь также использует высокий горизонт при точке зрения снизу вверх. Все эти приемы способствуют непосредственной передаче того восторженного чувства, которое захватывает художника.
Мартовский снег становится любимым мотивом художника неслучайно, так как он позволял передать живописную экспрессию тающего, рыхлого снега во всем фактурном разнообразии.
Если основоположники французского дивизионизма Жорж Сёра, Поль Синьяк и Анри Кросс работали в технике пуантилизма, накладывая однородные раздельные мазки контрастных цветов на поверхность картины для их дальнейшего оптического смешения в глазу зрителя при удалении от поверхности холста, то Грабарь строит изображение на контрасте разнонаправленных мазков разной формы в изображении ветвей, снега и неба, создавая фактурой мазков эффект динамичной рельефной живописной поверхности.
Стоит также отметить, что французские художники поздней фазы импрессионизма эффектами снега не увлекались.
Метод работы раздельными мазками Грабарь усвоил еще в Мюнхене, в мастерской Антона Ажбе, который называл этот метод кристаллизацией цвета. Для каждого мотива Грабарь находит свой прием наложения мазков: небо он писал вертикальными движениями кисти, стволы и ветви наращивал наподобие «мхов» и «лишайников» торцевыми ударами, поверхность снега становилась местом наивысшего фактурного напряжения и раскрепощения.
Неслучайно Грабарь возвращается к теме мартовского снега в 1919 году. В отличие от ранней одноименной композиции 1904 года, где художник, по его собственным словам, в исступлении накидывал белила на холст, словно «зуммируя» живописную поверхность для зрителя, в более поздней версии присутствует нормальная, несколько завышенная линия горизонта. Фрагментарно взятые стволы деревьев фиксируют точку зрения, отчетливые тени направляют взгляд в глубину. Поверхность снега кажется жесткой сиренево-голубой коркой, из-под которой выглядывают проталины. Раскадровка выстраивается по горизонтали. Центральная часть пейзажа выделена своего рода кулисами срезанных рамой фрагментов. Композиция по-прежнему разомкнута. Контрастные теплые цвета фокусируются в отдельных пятнах, что приводит к большей предметной определенности изображения, своего рода резкости и контрастности.
В дальнейшем неоднократно обращаясь к мотиву снежной поверхности, Грабарь уходит от радикальных экспериментов с фактурой периода «бури и натиска». Его приемы изображения снега становятся более деликатными, а пейзажи передают трепетные лирические переживания. Например, в работе «Последний снег. Зима» (1931) тени написаны прозрачными и воздушными, как перышки, мазками. Снежное «одеяло» притаилось в тени и «сползает» с освещенного солнцем склона с молодой порослью. Тоненькие стволы деревьев без крон, как свечки, тянутся к голубому небу. При этом в живописном отношении поверхность снега значительно более тонко разработана тональными нюансами, нежели нейтральный холодноватый цвет неба. Эта работа, по всей видимости, была дорога автору:
«Так как эту свою вещь я очень ценю, то ни за что не отдам ее ни в клуб, ни в дом отдыха, предпочел бы видеть ее в Третьяковской галерее, куда она и была предназначена…»
В поздний период можно разделить два направления в изображении снега — метафорическое и пленэрное. Первое наиболее последовательно воплотилось в теме березовой аллеи («Березовая аллея», 1940), где снег с проталинами и ровная, освещенная светом колея прочитываются как своего рода раздумье о жизненном пути.
Второе — в многочисленных пленэрных этюдах, созданных в Абрамцеве, например «Зимний пейзаж» (1954), где достаточно нейтрально написанный снег, расцвеченный голубоватыми тенями, уступает место веселому хороводу молодой поросли: ярко-зеленых елочек, осинки и березок с нежными, розовато-золотыми ветками.
На протяжении всего творческого пути Грабарь был также завороженным наблюдателем инея, пытаясь уловить его изменения при различных эффектах освещения. Иней привлекал художника как самое хрупкое и кратковременное природное чудо, создающее сказочную атмосферу. Из старых мастеров можно назвать только одного фламандского художника эпохи раннего барокко — Гейсбрехта Лейтенса (его пейзажи с изображением инея представлены в Эрмитаже), который пытался передать иней, а среди импрессионистов вышеупомянутого Камиля Писсарро. Можно утверждать, что Грабарь во многом был первооткрывателем этого мотива. В своей «Автомонографии», изданной в 1937 году, Грабарь посвятил инею много вдохновенных строк: «Немного на свете таких потрясающих по красочной полифоничности моментов, как солнечный день инея, где цветовая гамма, ежеминутно меняясь, окрашивается в самые фантастические оттенки, для которых на палитре не хватает красок». Подобно Клоду Моне, писавшему сериями, Грабарь создал две серии, посвященные инею, 1905–1908 годов и в 1940-е годы, назвав их «День инея». В первой серии особенно выделяется необычностью художественных приемов «Иней» 1906 года из Ярославского художественного музея, этюд к которому находится в Вятском художественном музее. В этом пейзаже Грабарь во многом отходит от привычных живописных приемов и разрабатывает изысканную технику, строящуюся на синтезе живописных и графических приемов. Работая сухой кистью по рельефному грунту, он то протирает верхние слои краски, то перекатывает кисть, создавая складчатые кристаллические друзы. В результате рождается уникальный пейзаж, напоминающий скорее эскиз декорации, выполненный в орнаментальной стилистике модерна, или призрачное творение мастеров «Голубой розы».
В небольшом этюде «Иней» 1919 года Грабарь запечатлел момент таяния, разрушения этой эфемерной субстанции. Темные синие тени согнувшихся под тяжестью инея ветвей вырисовываются рваным силуэтом на освещенном солнечными лучами фоне.
Вторую серию-сюиту «День инея» Грабарь писал на даче покойного уже Е.М. Ярославского, у которого раньше гостил. Эти живописные места в окрестностях Химок, на высоком берегу реки Сходни, вдоль Куркинского шоссе, недаром получили название Русская Швейцария. Художника привлекли ажурные березовые перелески.
Грабарь описывал процесс работы над этой серией:
«…здесь написал до 15 этюдов инея в самые различные погоды и часы дня.
Зная, до чего иней капризен и как неожиданно он исчезает, я выработал особую систему писания, давшую утешительные результаты. Заготовив различное количество холстов разных размеров и разной фактуры, я брал с собой на этюды сразу по 4–5 холстов, чтобы успевать переключаться с одного мотива на другой, если при солнце перемещались тени или менялись состояние и цвет неба, а с ним и весь идейный образ. Иногда приходилось писать всего лишь по 10–15 минут, так как изменившийся мотив позволяет браться за новый холст».
В варианте «Солнце поднимается» 1941 года Грабарь увлекается передачей солнечных лучей, окрашивающих небо в зеленовато-золотистый цвет, во вспенившуюся массу покрытых инеем берез в сиреневые оттенки. Золотые лучи словно разрезают голубую оледенелую поверхность снега.
В «Зимнем пейзаже» 1957 года можно увидеть попытку передать и снежную поверхность, и покрытые инеем деревья, объединенные заиндевевшим воздухом, что выражается в сближении тональных градаций блекло-сиреневых и голубых оттенков. В поздних пейзажах намечается тенденция к бесплотности и прозрачности, достигающейся за счет разбеления цвета.
Становится очевидно, что на развитие любимых природных мотивов Грабаря не оказывали влияния драматические политические события и идеологические штампы советского времени. Эти мотивы остались неприкосновенным островком его творческой свободы и верности художественным идеалам начала 1900-х годов. В этом случае можно говорить только о внутренней творческой эволюции мастера.