«Бубновый валет»
Ларионов в то время исключительно анархизировал форму. Он был прекрасный импрессионист, но его бунтарская натура, его лихорадочно-сангвинистический темперамент бросали его в самые пучины человеческих проблесков, и там, откуда никто никогда не выплывал, Ларионов выплывал победоносно. Он мешал прекрасное (в казарме) с самым отвратительным — солдат с изломанными ногами, написанный грязно-коричневой краской, натюрморт с изогнутыми бутылками… Но каким-то образом тут же, сию минуту вся эта анархия и разгром форм давали совершенно новую эмоцию и по-новому строили глаза зрителя, императивно внушая правоту откровения. Его работы, конечно, революционнее Кончаловского и Машкова, его эпатирование на выставке вовсе не сводилось к буржуазному или вообще чьему-либо вкусу, как это делал Машков в своей большой картине. Он работал серьёзно, и где он умышленно доходил до простоты ребёнка, там он становился гениальным мастером.
Аристарх Лентулов. Воспоминания. СПб., 2014. С. 48
Аристарх Лентулов оставил яркие воспоминания о временах расцвета авангарда, написанные в 1930-е годы. Впрочем, мемуары одного из членов объединения «Бубновый валет» были опубликованы только в 1969 году, причëм с большими купюрами. Без цензуры воспоминания художника вышли в свет только в 2014-м. Лентулов откровенно пишет о причине разрыва «валетов» с Ларионовым, который оказался «революционнее» остальных членов группы.
Инсценировки
Любопытные моментальные инсценировки мы делали по инициативе Ларионова: кто-нибудь быстро ложился на пол в позе сына, убитого Иоанном Грозным, а другой с выпученными глазами вставал в позе Иоанна. Или ещё: вставали по шесть человек: трое впереди изображали богатырских коней Васнецова, трое сзади, положив руки на плечи передних и нагнув головы, имитировали спины и зады лошадей, а трое садились верхами на этих «коней». Илью Муромца всегда показывал Кончаловский, Алёшу Поповича — я и Микулу — И.И. Машков. Кончаловский всегда очень грузно садился и задерживал спектакль. Иногда «кони», в роли которых обычно выступали Фальк, Фёдоров, Ларионов и др., отказывались его держать. А бывали случаи, когда он валился на пол и валил с собой остальных двух уже сидевших богатырей.
Аристарх Лентулов. Воспоминания. СПб., 2014. С. 62
Художники, объединившиеся в группу «Бубновый валет», считались главными смутьянами русской арт-сцены начала 1910-х годов. «Валеты» не только эпатировали публику своими работами, но и в дружеском кругу неустанно творили весёлые безобразия. Художники устраивали пародийные постановки по инициативе Ларионова, который уже в начале 1910-х годов увлекался перформативностью.
Ссора «бубновых валетов»
Широко распространившееся влияние Сезанна породило группу художников, неосмысленно следовавших его манере. Некоторые из них экспонировались на первых организованных Ларионовым выставках «Бубнового валета». Число этих «маньеристов», как можно их назвать, быстро увеличивалось в силу лёгкости усвоения внешнего приёма. С укреплением их позиций как «ищущих художников», последователей нового искусства, быстро росла их самонадеянность и оппозиция к призвавшему их на свет в известной степени Ларионову, который никогда в этот период своей жизни не стеснялся высказывать правду в глаза, когда чувствовал фальшивые посягательства на достоинство художника.
Эти «поборники» «чистой живописи» и усвоенной манеры стали вести борьбу всеми возможными средствами с беспокоящим и разоблачающим их человеком. Вскоре, воспользовавшись численностью, они принудили его отказаться от участия на выставках им же основанного объединения «Бубновый валет». Они сохранили это название, придуманное Ларионовым, и для дальнейших своих выставок.
Сергей Романович. О прекраснейшем из искусств. Литературное наследие. Выдержки из переписки. Воспоминания современников о художнике. М., 2011. С. 48–49
Ларионов, организовавший первую выставку «Бубнового валета», первым же и покинул объединение. Участники группы по-разному видели её будущее — Ларионов стремился к дальнейшей «анархизации формы». Остальные художники предпочитали держаться найденных приёмов, ориентируясь на сезаннизм. Сергей Романович, участник дальнейших выставок Ларионова, в своих воспоминаниях подчёркивает, что Михаила Фëдоровича фактически вынудили отказаться от своего проекта.
Русская провинция
Ларионовым был создан мир русской провинции, совсем не чеховской, но также объективно правдивой и гораздо более жизнерадостной. Эта сторона весёлой жизненности, освещавшая все произведения Ларионова, происходила от той влюблённости в жизнь, от того счастья жизни, которое ему давал глаз художника, очарованного волшебством образов, форм, цвета, глубинами пространства и светом — создателем всего.
Сергей Романович. О прекраснейшем из искусств. Литературное наследие. Выдержки из переписки. Воспоминания современников о художнике. М., 2011. С. 51
Сергей Романович впервые увидел Ларионова совсем мальчиком. Всю жизнь он восхищался старшим товарищем по авангарду, состоял с ним в переписке, даже когда Ларионов жил в эмиграции, и оставил прекрасные воспоминания о своём учителе. Взгляд Романовича на провинциальную серию Ларионова важен для понимания природы ларионовского примитивизма.
«Мишень»
Следующая выставка, организованная Ларионовым в 1913 году, называлась «Мишень». Это название понятно: эта выставка послужит мишенью для нападок, для критики, целью беспардонной и озлобленной брани. Конечно, так оно и случилось. И.Е. Репин, приехавший на выставку, мог только подняться на лестницу — и при виде первых же полотен с негодованием её покинул.
Сергей Романович. О прекраснейшем из искусств. Литературное наследие. Выдержки из переписки. Воспоминания современников о художнике. М., 2011. С. 54–55
Выставка «Мишень» состоялась в Москве в марте–апреле 1913 года. Это был третий выставочный проект, организованный Ларионовым, после «Бубнового валета» и «Ослиного хвоста». Выставка действительно стала мишенью для критики и насмешек, как и было задумано её куратором. Среди художников, принявших участие в «Мишени», были Наталия Гончарова, Казимир Малевич, Александр Шевченко, Михаил Ле-Дантю, Сергей Романович.
Абсолютное зрение
Ларионов — очень интересное человеческое явление. Одарён абсолютным зрением. В музыке существует абсолютный слух (это не связано с качеством дарования, может быть, человек и не музыкальный, но с абсолютным слухом). Глаз — ещё более хрупкий и сложный аппарат. Очень редко абсолютное зрение, и оно не делает художника великим, а чувство искусства, о котором говорил Коро. В юности у Ларионова поражала свежесть и непосредственность. Казалось, что то, что он изображает, он как бы в первый и последний раз в своей жизни видит. Затем он заразился психопатизмом новизны…
Роберт Фальк. Беседы об искусстве. Письма. Воспоминания о художнике. М., 1981. С. 68
Младший современник Ларионова, Роберт Фальк входил в группу «Бубновый валет» с самого её основания и участвовал в выставках объединения до 1916 года. Когда среди «бубновых валетов» произошёл раскол, Фальк выбрал сторону консерваторов.
Мастерская
В натурном классе я сблизился с Ларионовым. Из моих старых друзей-товарищей Фальк тоже сдружился с ним, и мы часто вечерами посещали Ларионова.
Я прекрасно помню мастерскую его (угол Трëхпрудного и Мамонтовского переулков), где всегда было так уютно, так насыщено искусством. Нечего и говорить, что все работы как Ларионова, так и Гончаровой рассматривались и обсуждались там по нескольку раз. Там же я познакомился с Татлиным, Фонвизиным, Моргуновым, Малевичем и, кажется, Лентуловым. Велись бесконечные беседы, споры и т. п. Там же впоследствии родилась у Ларионова идея «Бубнового валета».
Сергей Романович. О прекраснейшем из искусств. Литературное наследие. Выдержки из переписки. Воспоминания современников о художнике. М., 2011. С. 67
Дом в Трëхпрудном переулке, где находилась мастерская Ларионова, построил отец Наталии Гончаровой, архитектор Сергей Михайлович Гончаров. Мастерская Ларионова и Гончаровой была местом притяжения московской художественной богемы.
Критика
Ларионовский автопортрет в белой рубашке с расстёгнутым воротом доставлял довольно много материала для иронии, иногда очень грубой. В московском еженедельном журнале он был помещён вместе с рисунком обитателей дома умалишённых с пояснительной запиской, гласившей: «Наши футуристы не отстают в своём искусстве, а может быть, идут впереди умалишённых». Другой рецензент писал: «Передо мною, по-видимому, мыловаренный завод; справляюсь в каталоге: значится — «Автопортрет», и так далее и тому подобное».
Сергей Романович. О прекраснейшем из искусств. Литературное наследие. Выдержки из переписки. Воспоминания современников о художнике. М., 2011. С. 47
Критики начала ХХ века не отличались особой тактичностью по отношению к художникам авангарда. Однако во многом именно благодаря газетным публикациям сохранились описания выставок и акций авангардистов. А Ларионов не только часто давал интервью, специально устраивал скандальные выходки, чтобы засветиться в прессе, но даже и сам писал под вымышленным именем — как критик Варсонофий Паркин.
Непонимание
Ларионов с лицом плотника, розовый, белобрысый, таща худощавую свою жену, художницу Наталию Сергеевну Гончарову, приходящуюся прямым потомком жене Пушкина, садясь ко мне и Валентине Ходасевич, ругал всё и всех за непокупку и непонимание их картин, открывающих новую невиданную эру для России.
Нина Серпинская. Флирт с жизнью: мемуары интеллигентки двух эпох. М., 2003. С. 79
Художница, поэтесса и светская дама, Нина Серпинская оставила замечательные мемуары, в которых описала богемную жизнь «футурной молодёжи». В портретную галерею блестящих писателей и художников попал и Михаил Ларионов.
Диспуты
На стол становится один из футуристов с лицом, раскрашенным чёрной краской. Поперёк лица красные буквы: «Идеа». Он начинает «Манифест футуристов».
Раздаются отдельные протесты, но большинство пытается понять, что хочет сказать представитель футуризма. Вновь поднимается неистовый шум.
— Ларионова, Ларионова на стол! — требует публика.
После долгих уговоров на столе появляется Ларионов.
Раскрашен он только чёрной краской. А за ним, на соседнем столе, г-жа Наталия Гончарова, но не раскрашенная.
— Господа! — кричит Ларионов. — Вы — ослы современности.
В зале воцаряется ад. <…> Ларионов выжидает.
— Ларионов, рассказывайте в пять минут, во что вы верите!
— Я верю только в самого себя. Вы хотите, чтобы я в пять минут рассказал о своём творчестве? Я уже десять лет стараюсь научить толпу, она не умеет меня понять… Как же вы, толпа, хотите понять меня в пять минут?
Снова шум, за которым не слышно слов Ларионова.
Столичная молва. 1913. № 333. 21 октября. С. 6
«Диспуты», а фактически акции художников авангарда, проходили в скандальной атмосфере и обыкновенно заканчивались потасовкой. Эпатаж авангардистов был направлен против буржуазной публики и потребительского отношения к искусству.
Маринетти
От русских футуристов на вечере в «Эстетике» выступал Ларионов. Ни Маринетти, ни он языка содокладчика не знали, между ними стоял переводчик. Маринетти, закинув великолепную «опроборенную» голову с тёмно-золотыми глазами, с чем-то грубым и жёстким в их глубине, с жестами прирождённого трибуна, рассчитанными на широкие площади, наполнил всю замкнутую, тёплую атмосферу небольшой залы грохотом своих призывов. Это была политическая программа: «Долой культ прошлого, всякую сентиментальность и романтику гуманности, любви полов, искусства. Да здравствует молодость мира, восстановление славной родины, техника будущего, патриотизм, война как гигиена мира» <…>
Ларионов, бессознательно почувствовав чужесть маринеттиевских лозунгов, напал на него со всей русской грубостью, переходящей в нецензурность.
— Скажите ему, — кричал он задыхающемуся, смягчающему все выражения переводчику, — что он ренегат, изменник, сукин сын, мы его тухлыми яйцами закидаем!
Он забыл, что как-никак итальянец приехал как гость, что просто негостеприимно так вести себя.
Ужин, вино, любезные манеры Брюсова, Шершеневича и Якулова, обольстительные улыбки дам, посылаемые презирающему женщин и любовь трибуну, сгладили неприятное впечатление. Но после отъезда Маринетти стало ясно, что он ни в какой степени не может быть вождëм русских.
Нина Серпинская. Флирт с жизнью: мемуары интеллигентки двух эпох. М., 2003. С. 97
Филиппо Томмазо Маринетти приехал в Россию по приглашению русских футуристов в 1914 году. Авангардисты по-разному отнеслись к отцу итальянского футуризма. Ларионов был среди тех, кто предлагал устроить Маринетти обструкцию, — по мнению Михаила Фёдоровича, русское искусство должно было развиваться своим путём. Между Востоком и Западом Ларионов выбрал Восток.
Кубизм
На фоне расширяющегося влияния передовых деятелей кубизма, на фоне его успехов и экспериментов с его почти механической плодовитостью художественная деятельность Ларионова как бы замыкалась в себе, углублялась, становилась наиболее личной. Вероятно, в силу внутреннего протеста ко многим явлениям этого движения, вскоре широко рекламируемого и прославляемого, у него появилось желание отстраниться от этого увлечения, ставшего массовым.
Невыясненность своих отношений с Родиной, переживавшей революционные грозы, работы в театре, требовавшие большого напряжения, и увлечённость этой жизнью театра, и материальное устройство существования — все эти факторы оказывали влияние на состояние его душевной жизни. Театр в это время был как бы его прибежищем и, несмотря на свою суетную и шумную жизнь, отдыхом. Ему он посвящал, насколько мог, свои силы, талант изобретателя и гений художника.
Сергей Романович. О прекраснейшем из искусств. Литературное наследие. Выдержки из переписки. Воспоминания современников о художнике. М., 2011. С. 61
До сих пор до конца остаётся не выясненным вопрос о том, почему в эмиграции Ларионов столь мало времени уделяет занятиям живописью, полностью увлекшись театром. Сергей Романович выдвигает свою версию столь крутого поворота в жизни «первого русского авангардиста».
Достоинство
Ларионов прожил жизнь как герой, не пожертвовав ни единой чертой в своём достоинстве художника. Он мог жертвовать жизнью для искусства, он и при этом не говорил о жертве. Он защищал искусство от всех посягательств; для него в этом не было ни близких, ни дальних.
Встречая всю свою жизнь непонимание, насмешки и упрёки, он не ожесточился. Непризнание его не принизило и не заставило его смириться; он чувствовал своё достоинство и вёл себя соответственно. Скромность перед лицом великого искусства, перед лицом природы делала его кротким, но уступчивость его не простиралась на то, что носило печать лицемерия, ложной наигранной значительности. Он не медлил называть вещи своими именами и людей так, как они этого были достойны.
Сергей Романович. О прекраснейшем из искусств. Литературное наследие. Выдержки из переписки. Воспоминания современников о художнике. М., 2011. С.78
В оформлении превью использована афиша выставки «Бубновый валет» (1910) из архива Андрея Сарабьянова